Давно это было: пожалуй, лет 20 назад. Наше садоводческое товарищество объединяло чуть больше 70 участков, и, естественно, все и всё друг о друге знали, во всяком случае о том, что касалось дачной жизни. Народ был в основном образованный, интеллигентный, доброжелательный, склок не затевал. Конфликты, если они и возникали, решались по-хорошему, без обид. То есть жизнь в поселке шла спокойно и размеренно. Лишь с одной женщиной без особой нужды старались не общаться. И не только из-за ее скандального характера.

Пожилая, лицом темная, неулыбчивая, она и сама держалась особняком. Кто-то откровенно ее побаивался, кто-то просто опасался. Большинство же относилось нейтрально: «Здравствуйте» – и мимо. Однако слухи по поселку ходили, что глаз у Егоровны тяжелый, что она «что-то знает и что-то умеет». Поэтому, говорили, лучше с ней не связываться, иначе неприятности обеспечены. Даже внук Егоровны, подросток Димка, признавался: «Если я с бабкой поцапаюсь, неделю после болею». Смущало нас и то, что поверх православного крестика на шее ее висел какой-то амулет черно-синего цвета, который она никогда не снимала.

Благосклонностью своей она одаривала только новичков. Заводила в свой сад, показывала огород, цветы, дом. Надо признать, что хозяйство Егоровна содержала в идеальном порядке, труженица она была еще та. Дружба обычно длилась недолго – до первого повода. И бывшие друзья вдруг неожиданно для себя оказывались злейшими врагами и… жертвами. Она донимала людей какими-то мелкими пакостями, обличала на собраниях, жаловалась по любому поводу и без в правление, требовала проверок. Прилипала как пиявка, и не было возможности оторвать ее. Пока она сама не отпадала, найдя другую жертву.

Очередной жертвой Егоровны, хотя и не были новичками, однажды стали и мы. Повод нашелся. Муж приехал на выходной из города уже затемно. Дорога была тяжелая, жара, пробки. Только расслабился, пивка принял, как является Егоровна, просит довезти ее до стации. Естественно, муж отказался, сказав, что выпил пива и за руль сесть не может.

Ну, и началось… Не буду это описывать в подробностях. Тут надо сказать, что при всем этом глупой и вздорной ее никак нельзя было назвать. Во всех действиях усматривались ум, расчетливость и методичность. Вот этим и достала она нас. И даче не рады стали. К несчастью, были почти соседями: участок Егоровны через два от нашего. Дня не проходило, чтобы она не заявлялась к нам. Порывалась самолично проверить, как у нас «сделано электричество», замерить, сколько земли, и просто чтобы сказать какую-нибудь гадость. Пытались урезонить скандальную соседку по-хорошему – не помогало: слова отскакивали как от стенки горох.

Первым не выдержал муж. Он ремонтировал крышу на бане, когда Егоровна пришла с очередным «выступлением». Я молча полола грядку, а он, сделав вид, что слезает с крыши, говорит: «Егоровна, если ты в сей момент не уйдешь, я тебя молотком так и долбану». Молоточек был увесистый, а мужик разъяренный, и Егоровну как ветром сдуло.

На какое-то время она оставила нас в покое.

Муж ёжится, плечами поводит. “Устал?” – спрашиваю. – “Да нет. Такое ощущение, что мне кулаком между лопаток двинули”

Лето заканчивалось. Муж в отпуске. Едем на дачу. Машина загружена под завязку. Не доезжая с километр до ворот, нагоняем Егоровну. Тащит сумку на колесиках, на спине рюкзак. По-хорошему, если посадить человека некуда, так хоть вещи у нас принято забирать, чтобы дошел он налегке. А тут ну никакого желания не было остановиться. Короче, проехали мимо. Вдруг замечаю, муж как бы ёжится, плечами поводит. «Устал?» – спрашиваю. – «Да нет. Такое ощущение, что мне кулаком между лопаток двинули». Ну, бывает…

Через несколько дней мужу занездоровилось: слабость, температура. Решили не рисковать и вернуться в город. Приехали поздно, а у него уже озноб, на градуснике под 40. Вызвала «Скорую», и его тут же, в ночь, увезли в больницу с подозрением на геморрагическую лихорадку. Болезнь очень опасная. Лечащий врач подтвердила: «Да, симптомы похожи, посмотрим, что покажут анализы». К счастью, ни анализы, ни всестороннее обследование диагноза не подтвердили. Неделя проходит, другая. Врач недоумевает: «Не пойму: все органы без патологии, меняем уколы, вводим через капельницы самые современные лекарства, а состояние не улучшается, организм как бы их не замечает». Муж – сибиряк. Крепкий мужчина, борется, но я-то вижу: угасает человек, превращается в изможденного старика. От бессилия хоть чем-то помочь – реву.

“Господи, да что же делаю-то? Какие знахари, какие экстрасенсы! В церковь идти надо!”

Как-то, возвращаясь из больницы, накупила газет с объявлениями народных целителей, знахарей, экстрасенсов. Разложила их на кровати, пытаюсь читать, а у меня всё плывет перед глазами, от слез ничего не вижу. И вдруг хватаюсь за голову: «Господи, да что же делаю-то? Какие знахари, какие экстрасенсы! В церковь идти надо!» Сгребла газеты, встала перед единственной, старой, после бабушки, иконой, глаз поднять не смею. Строго смотрит на меня Господь Вседержитель, а у меня все немногие молитвы, какие знала, из головы вылетели. Только молю: «Господи, прости! Господи, помоги!» Молюсь, как могу. Ночь глубокая на дворе, а я всё перед иконой и молюсь, и плачу.

Утром пошла в церковь, сделала всё, как мне там подсказали, и дома еще молилась.

На другой день приехала в больницу. Глазам не поверила: лицо у мужа посветлело, глаза живые. И он мне говорит: «Ты знаешь, я впервые сегодня ночью спал спокойно: ноги не ломило, и температура не скакала. Ты нам картошечки обещала. Привезла?» Сколько лет прошло, а без слез об этом вспоминать не могу. «Привезла, – говорю, – на всю палату: и картошки с укропчиком, и огурчиков малосольных».

Прощаясь, подала ему крестик. Муж по большому счету неверующий, но вполне уважительно относится к верующим и религии. «Зачем это?» – удивился он. – «Ты ведь крещеный, сам рассказывал, как детей в деревне у вас крестили, у тебя же крестная в Сибири живет». – «Да не созрел я еще, чтобы надеть крестик». – «А ты в карманчик рубашки пока положи».

С этого дня муж пошел на поправку. Медленно, с рецидивами, но болезнь отступала. Выписали мужа через неделю, когда температура стабилизировалась на отметке 37,5. Врач сопротивлялся выписке, но муж настоял: дома будет лучше. Я думала, что после такой болезни не скоро он придет в себя. Однако поправился он на удивление быстро. Рассказала я мужу, как всё было. Пошли мы в церковь, благодарили Господа. И икон в нашем доме прибавилось.

Прошла зима. Опять весна. Опять дача. И опять Егоровна. История продолжалась. Я шла с ведром к компостной куче, когда она появилась передо мной со своим обычным репертуаром. Но сначала вкрадчиво так поинтересовалась: «Как муж-то – поправился?» Мне стало не по себе, и я сорвалась: «Не уйдешь по добру, я на тебя вот это ведро с помоями надену!» Я что-то кричала, ругалась, совсем забыла о соседях и приличиях. Мне было в тот момент совершенно всё равно, что обо мне подумают. А она стоит как ни в чем не бывало и улыбается! Повернулась и пошла. Пошла удовлетворенная – вот что меня поразило. Такой вид довольный был, как будто мы по душам поговорили. А произошло это перед Пасхой. Кричать-то я кричала, но больше от досады и отчаяния, что никак не достучишься до этого человека, никак не поймешь, что ей надо от нас. Злости почему-то не было.

И вот Пасха! Светлое Христово Воскресение. Еще в детстве отец как-то сказал мне, что в Пасху солнце на восходе играет, радуется воскрешению Христа. С тех пор я встаю в этот день до восхода, чтобы не пропустить это чудо.

И тут поднялась пораньше. Весна выдалась ранняя, а Пасха поздняя, в мае. Всё зелено. Тишина. Народ дачный спит, только птички пересвистываются. Так светло, тихо и радостно на душе…

Думала, что услышу: «Христос воскресе!» А тут такое! Ушам не поверила. И глаза у Егоровны злющие

Первой в этот день явилась Егоровна. Встала за забором, меня подзывает. Иду, радуюсь: «Ну вот, сейчас поздравим друг друга с праздником. Она мне скажет: “Христос воскресе!” Я отвечу: “Воистину воскресе!” И закончится этот почти годовой кошмар».

Ушам своим не поверила. То, что пришлось услышать, никак не было похоже на поздравление. Что она говорила, я не понимала, только видела перед собой искаженное злобой лицо. Злющие глаза. Я попятилась и молча ушла. Наконец-то до меня дошло, что ей надо! Ответная реакция на зло. «Ну нет, Егоровна, – думаю. – Сегодня уж точно у тебя ничего не выйдет!»

Праздник она мне не испортила. Но задуматься пришлось: «Почему в самый светлый, самый лучший день вместо добрых слов мне довелось услышать брань? Что-то во мне не так…»

И всё же был еще один срыв. Мы встретились у колодца. Она начала порочить моего мужа: «Ты скажи ему…» «Сейчас, – говорю, – скажу». Неожиданно для себя наклонилась к ее уху и тихонько: «Да пошла ты…» И послала. Напрямую.

Иду от колодца. На душе мутно. Опять поддалась – понятно ведь, что она провоцирует. И я хороша. Ведь не терплю, когда матом ругаются, а тут сама, да женщину много старше себя…

И опять встреча у колодца. Я уже с полным ведром уходила, когда услышала: «Постой! Ты прости меня, что я так с вами». – «Да ладно, – говорю, – и ты меня прости, я ведь тоже была не права».

Егоровна переступила с ноги на ногу. Словно хотела еще что-то добавить, но посмотрела на меня долгим взглядом, повернулась и ушла, опустив голову. Лишь тогда до меня дошло, что на груди ее был один скромный серебряный крестик, а черно-синего камешка, который всегда вызывающе бросался в глаза, не было… Случилось что-то невероятное, что заставило ее снять амулет.

Больше мы не виделись. В это лето дачу мы продали, а осенью от соседей я узнала, что Егоровна умерла от сердечного приступа. Скоропостижно, на даче. Видимо, именно предчувствие скорой кончины открыло Егоровне глаза и подтолкнуло к раскаянию. Пусть к позднему, но всё равно для такого шага нужно было собраться с духом, чтобы перебороть в себе силы зла.

Вот так свела я по сути две темы в одну – историю болезни и историю непростых отношений с непростым человеком.

Я так и не знаю, что за болезнь была у мужа. В истории болезни стояло дежурное: пневмония. Да я и не стала допытываться у врачей. Важнее было тогда, что мой дорогой человек остался жив. И я знаю, Кого нужно благодарить за это. Болезнь не оставила последствий. Только теперь, когда между нами начинает пахнуть ссорой и хочется сказать мужу что-то обидное, сразу вспоминаю, как я чуть не потеряла его. И прикусываю язык.

А Егоровна… Никак не могу объединить православный крестик на груди и злое лицо, злые слова в Великий праздник. И ведь она очень хотела в ответ услышать то же самое. Зачем?

На ее «Прости» я не смогла не ответить: «И ты меня прости»

А вот на ее «Прости» я не смогла не ответить: «И ты меня прости».