Рассказ.

Видя толпы народа, Иисус сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря. Тогда говорит ученикам Своим: жатвы много, а делателей мало; итак молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою.
Евангелие от Матфея (9:36–38)

1.

Отец Сергий находился на грани уныния. Он сидел в своем стареньком «опельке» в семь часов вечера, специально заехав на пустынную городскую улицу, граничащую с парком, чтобы помолиться и немного придти в себя. Евангелие, Псалтирь и молитвослов стопочкой лежали на боковом переднем сиденье. Батюшка уже давно облюбовал это место. Здесь редко ходили прохожие, еще реже ездили автомобили. Зато висели мощные фонари на столбах, в свете которых можно было спокойно читать даже глубоким осенним вечером. К тому же фонари дивно подсвечивали полыхающие золотом старые платаны, которые казались то ли необычными яркими свечами, то ли колоннами в дивном Божьем храме.

В тишине и одиночестве отец Сергий мог расслабиться и помолиться…

В лобовое стекло начал моросить мелкий дождь. Капли серебряными звездами, подсвеченные фонарями, ложились на лобовое стекло, создавая миниатюрные причудливые галактики.

Перед чтением молитв батюшка откинулся на спинку сиденья и задумался. Настроение у него было, прямо скажем, не очень. Он сильно устал, причем усталость приобретала какие-то хронические формы. Ему удалось сжиться с ней и привыкнуть к ней как к постоянной старой ноющей ране. Превозмогая боль и слабость, надо было трудиться, жить. Службы, семья, престольный праздник, послушания, люди – все это слилось в какой-то грохочущий поезд, идущий прямо по душе. Священнику казалось, что его засунули в какую-то центрифугу и вращают на самой высокой скорости.

Дни сгорали как свечи, ночей было мало для сна. Из дома он уходил в полседьмого утра, приходил в десять-одиннадцать вечера.

Но даже не это исподволь грызло его. Сегодня отец Сергий был в больнице. У него обнаружили тахикардию, повышенное давление и сахарный диабет. Врач сказал, что если не лечиться, то прожить можно максимум до пятидесяти пяти. А ему уже было сорок пять. Угроза надвигающегося конца, диагностированная квалифицированным специалистом, пугала. Пугали даже не боль и не страдания физические. Пугало что-то, чего он так и не уловил, и не понял, не осознал, не соединил в себе со Христом. Впереди в духовной невообразимой вышине его ждал Страшный суд. И его пугала эта встреча со Спасителем. Устрашало именно то, что он что-то очень важное в этой длинной дороге к Богу не понял, не сумел осознать, что его мозаика не сложится в целостную картину. И вот это чувство сильно тревожило, разъедало нервы и, как факт, рождало уныние.
Отец Сергий не имел ответа на вопросы. Он вздохнул и потянулся за молитвословом.

2.

Вскоре ему порекомендовали врача – некую Елизавету Петровну. Рекомендации были очень хорошие. К тому же она была православным верующим человеком. Собравшись с силами и выкроив время, батюшка позвонил. В трубке раздался приятный женский голос:
– Алло.
– Здравствуйте, меня зовут отец Сергий. Я бы хотел записаться к вам на прием.
– Конечно, конечно, – ответила Елизавета Петровна, – вам сегодня в шесть вечера будет удобно?
– Да.

Врач назвала адрес. И отец Сергий, попрощавшись, повесил трубку.

Некоторое время он помнил этот голос – радостный и свежий, как звон маленьких колокольчиков…

Без десяти шесть отец Сергий был уже на месте. Священники вообще в большинстве случаев дисциплинированные люди, что называется, служивые. Ведь на службу, требу или к владыке опаздывать нельзя, вот и вырабатывается рефлекс.

Кабинет Елизаветы Петровны находился в частном доме на первом этаже. Отец Сергий вошел. Его поразила приемная. Уютная, чистенькая со светлыми обоями. Но главное, в ней был красный уголок для икон. Там стояли большая Почаевская икона Божьей Матери и еще несколько образов. Священник, присмотревшись, узнал великомученика Пантелеимона Целителя и преподобного Агапита Печерского. Под иконами горела лампада. Ее яркий тепло-оранжевый огонек отчего-то радовал глаз.

В приемной батюшка был совершенно один. Он перекрестился на иконы и прошел к двери в глубине комнаты. На ней как раз виднелась табличка с фамилией и инициалами Елизаветы Петровны. Отец Сергий хотел было уже постучаться, но услышал за дверью тонкий звонкий, уже знакомый ему «колокольчик», беседовавший с кем-то из пациентов. И не решился. Вместо этого он сел на кресло в приемной и стал ждать.

Честно говоря, ждать пришлось долго. Около двух часов.

3.

За это время священник успел внимательно рассмотреть иконы, особенно пейзаж за спиной преподобного Агапита Печерского: лаврские холмы, покрытые изумрудной травой, небольшая церквушка, видневшаяся на горизонте. Взор его перенесся на юный лик святого Пантелеимона, на его руку, держащую шкатулочку со снадобьями, и вторую руку с лжицей. У преподобного Агапита был глиняный пузырек в одной руке и похожая ложечка – в другой.
«Лжица в евхаристическом наборе – символ милосердия Божия», – вспомнилось ему из семинарских занятий.
– Ой! – из груди отца Сергия послышался тяжелый вздох, и он вдруг неожиданно для самого себя сказал: – Накормите и вы меня, отцы, своими святыми снадобьями… И всех болящих.

Сегодня настроение отца Сергия только ухудшилось. Он узнал о решениях некоторых иерархов Элладской Православной Церкви, сделавших шаг в сторону раскола, о поминовениях имени главы украинских раскольников  Александрийским Патриархом, о давлении на другие Церкви со стороны сильных мира сего в попытке легализации раскола. У него было такое ощущение, что вокруг рушился целый мир.

Батюшке вспомнились слова святого апостола Павла: «…Но мы были стеснены отовсюду: отвне – нападения, внутри – страхи» (2 Кор. 7:5). «Так и у меня, – подумалось батюшке. – Изнутри – болезни, а снаружи – войны да расколы». Ему стало еще грустнее, вернее сказать, тревожнее. Вместо мира и покоя тревога поселилась в его сердце и пыталась пробраться в самую сердцевину – во Святое святых его существа.

Он сидел тихо, почти неподвижно, в печальном раздумии. Взгляд блуждал по комнате: он снова остановился на иконах. Что-то в ликах Богомладенца, Пресвятой Богородицы, святых Пантелеимона и Агапита было общего, единого.

Но отец Сергий не мог уловить – что. Потому сидел и, как прикованный, смотрел на иконы, на этот едва уловимый, но все же яркий огонек лампады, который насыщенным бордовым цветом румянил лики образов.

Внезапно дверь в кабинет Елизаветы Петровны резко распахнулась, и голоса, до этого едва уловимые, вырвались наружу, словно в этой тишине и размышлениях отца Сергия что-то взорвалось. Он даже вздрогнул и приподнялся от неожиданности.

4.

Из врачебного кабинета вышла хрупкая женщина с «голосом-колокольчиком», провожавшая молодую посетительницу с  мальчиком лет шести. В руках у врача были бумаги, похожие на те, что выдают в больницах с записями анализов.

Женщины смеялись, а Елизавета Петровна, проведя посетителей до двери, сказала им:
– Не переживайте, все будет хорошо.
Отец Сергий привстал, когда мимо него проходили женщины, врач кивнула ему и сказала:
– Я сейчас.
Проведя молодую маму с ребенком, она развернулась к нему и спросила:
– Вы отец Сергий?
Священник ответил:
– Да.
Врач энергично подошла к нему и наклонила голову:
– Батюшка, благословите!

Отец Сергий благословил Елизавету Петровну. И она пригласила его в кабинет. После благословения батюшка расслабился. Ведь каждый священник знает, что всегда к нему, как к служителю Церкви, неоднозначное отношение у людей. Эта печать священства, отблеск Божьей благодати, почивающий на священнослужителе, вызывает самые различные эмоции – от любви и благоговения до ненависти и ярости.

Однажды он шел по улице вместе с матушкой и услышал из-за спины шипение какого-то прохожего: «Не всех вас расстреляли в семнадцатом…».
Здесь он почувствовал уважение к сану и какие-то искренние благоговение и любовь к Церкви, Которую он ежесекундно представлял в мире.

В кабинете у Елизаветы Петровны также горела лампадка перед иконою святителя Луки Крымского. Большие красивые, одновременно любящие и строгие глаза святителя смотрели на него с образа.

Врач пригласила его присесть на стульчик возле стола и спросила:
– Вы принесли анализы?
Отец Сергий кивнул и передал ей папку. Потом они долго говорили о различных болезнях, которыми он болел, о том, на что жалуется теперь.
Наконец, в одной из фраз у него, словно бы дым из задымленной комнаты, вырвалось настоящее состояние его души. Батюшка тяжело вздохнул и сказал, будто камень из руки уронил:
– Может, уже пора умирать…

Он попытался завернуть фразу в шутку. Получилось нелепо.

Какая-то млосная тягучая тишина повисла в комнате.

Вдруг маленький доктор Елизавета Петровна резко вскочила, как воробышек вспорхнул с ветки.

Она крикнула отцу Сергию:
– Не смейте!
Потом сильно ударила ладонью по столу и снова сказала:
– Не смейте! Слышите?!
Она вышла из-за стола, обогнула отца Сергия и начала ходить по кабинету, говоря:
– Вы… Вы… Вы понимаете… Вы – ЖНЕЦ! Вы – жнец! Знаете, как мало сейчас вас, жнецов?! Вы не имеете права так унывать и так думать. Вы – жнец, и вы необходимы нам.

Эти слова походили на свежий ветер, ворвавшийся в затхлую комнату. Они были свежими и сочными, словно зрелый, налитый солнцем виноград. Эти слова изменили его, как некий Божественный глагол, как громогласное пророчество, как звук трубы, от которого упали крепостные стены Иерихона.

Отцу Сергию вспомнилась Пасха двадцатилетней давности. Он тогда впервые осознанно и зрело пришел в храм. Возникло ощущение возвращения в детство: аромат сочной весенней травы на церковном дворе, золото свечей и ощущение огромной и непонятной, необоснованной надмирной радости – радости возвращения домой и обретения целостности с чем-то огромным, святым и вечным, радости сопричастности к нему, радости от того, что ЭТО у тебя никто и никогда не отнимет.

Во время пения пасхальных часов хор многократно пел «Воскресение Христово видевше…». Отец Сергий (тогда еще Сергий) неожиданно услышал незнакомый голос, подпевавший хору. Это был его голос. Он подпевал. Это пела его душа.

Вот и после слов Елизаветы Петровны священник снова почувствовал эту радость. Его душа опять запела.

Устами этой маленькой хрупкой женщины с голосом колокольчика к нему обращалась его Церковь, Его Любовь всей его жизни. И Она призывала к служению. Лабиринты болезней, уныния, всех этих внешних расколов и потрясений превратились в серенькую хрупкую паутинку, которую развеял свежий и радостный ветер.

Внутри отца Сергия снова наступила Пасха. Он воскрес. Его Церковь призывала на служение. И он был готов.

Иерей Андрей Чиженко

ПО МАТЕРИАЛАМ ПРАВОСЛАВНОЙ ПРЕССЫ

Просмотры (66)